ВЕРА САВЧЕНКО кандидат философских наук, искусствовед
«Одессика» Александра Токарева: по направлению к Истории
Отрадно и знаменательно, что в Одессе помимо бронзового
бюста поэта, установленного на Приморском бульваре в ХІХ ст.
на средства жителей города, к двухсотлетию со дня его рождения,
появился Пушкин во весь рост, почти без постамента, встречающий вас
на улице, носящей его имя. И всегда, когда проходишь мимо этого места,
ловишь себя на мысли: хочется остановиться. Рядом с этим памятником понимаешь,
что громогласность и визуальные атаки, свойственные нашему времени, не слишком
сильны в передаче подлинного. Потому что оно рождается в тишине и глубине, в
его присутствии есть тайна. И это (со)бытие сокрытого и явного, глубинного и
внешнего, таинственного и обыденного ощущается в токаревском скульптурном памятнике Пушкина.
Вообще, токаревская «любовь к человеку» не могла не проявиться во внимании к
жанру портрета. Глядя на созданные скульптором лица, фигуры, остро подмеченные
жесты и позы, погружаешься в разнообразие человеческих судеб. При этом нельзя
сказать, что художник стремится к широте показа типов и характеров. Здесь различия и разнообразие разворачиваются в другом регистре – более сложно выражаемом и тонко улавливаемом. Большинство его героев – интеллектуалы, люди думающие, размышляющие, и напряженность ума, рождающихся мыслей очевидно ощущается в создаваемых скульптором образах.
Таким глубоко задумавшимся оказывается у Токарева и атаман Антон Головатый. В трактовке одесского скульптора своеобразно преломляется традиция изображения Казака Мамая – лирического и задумчивого героя украинского эпоса. Казацкий предводитель представлен не воинственно и тем более не агрессивно. Он показан в ситуации крайне важного и трудного выбора, сосредоточенного и мучительного поиска решения. Есть о чем задуматься казаку-характернику, душе неугомонной: разрушена Запорожская Сечь, разграблена святыня – Покровская церковь, отняты «серебро, злато и свечи», всл предано огню и дыму. Тяжелую думу поруганной души слышал украинский поэт-романтик ХІХ ст. Яков Щеголев: «Сідлай коня вороного, / Ой, брате-козаче! / По нас в світі широкому / Ніхто не заплаче, – / Хіба воля, стара неня, / Та серце-рушниця; // Хіба коник-братко милий, Та шабля-сестриця...» Вспоминаем историю: после ликвидации Запорожской Сечи часть казаков, возглавляемая А.Головатым, образовала в турецких владениях в Добрудже Задунайскую Сечь (1775–1828). ): “І на тихому Дунаю / Новим кошем стала”, – виделось Тарасу Шевченко. В 1788 году дунайские казаки объединились в т.н. Войско верных казаков, ставшее вскоре Черноморским казацким войском. В г.Слободзея на левом берегу Днестра оно образовало свой первый административный центр. Со временем (1792) по инициативе А.Головатого часть войска переселилась на Кубань. Обо всем этом, нелишне вспомнить, – памятник первому казаку-кубанцу работы эстонского скульптора-академика Санкт-Петербургской АХ Амандуса Адамсона в Тамани (1911), об этом и проникновенно-емкая скульптурная композиция А.Токарева. Сыновний жест земляка-краснодарца. Кубанца... Проблемность и драматичность состояния токаревского атамана Головатого представляются весьма созвучными нашему сегодня, они по-прежнему актуальны. Помыслы казаков, казацкого товарищества незыблемы и святы: Токарев изображает предводителя Черноморского казачества Антона Головатого, осененным ангелом.
Интересна предыстория памятника. Победив во Всеукраинском конкурсе, одесситы – скульптор Александр Токарев и архитектор Владимир Чепелев – приступили к работе, согласовав, казалось бы, все творческие нюансы. Но не тут-то было. Идея украинской Независимости авторов композиции разъединила: сначала был задуман круг, низкий постамент (20-40 см), к которому вели камни, символизирующие трудный путь Украины к Освобождению. Их беспокойный ритм на фоне широкого раздолья холма, отсылающего к степному образу Украйны, с отдельно выступающими, поодаль от центральной части композиции, камнями-«стелами», в рельефах изображающими жизненные вехи, исторические подвиги А.Головатого (взятие Хаджибея и Измаила), – всё это, по убеждению А.Токарева, должно было работать на воплощение целостной идеи. Архитектор же отказался от первоначальной идеи чистого невысокого холма и сделал основание как карту Украины. Больше, чем следовало поднялся постамент, не заработали камни… Общая несогласованность композиции унизила и художественную, и историческую значимость памятника…
Но дальше по Одессе… Хотите услышать и даже увидеть песню по-одесски? Поспешите на Дерибасовскую, там, где она перетекает в Городской сад, приметьте лучисто-бронзовую скамью, а на ней знаменитого, всегда веселого и озорного Леонида Утесова, присядьте рядом с ним. Наверняка услышите голос с неповторимой хрипотцой, исконно-утесовские «Мурку» и «Гоп со смыком», а услышав, воочию представьте перед собой Мишку с «улыбкой, полною задора и огня», и Машу у самовара, а уезжая из Одессы, невзначай взволнуйтесь возле поезда прощальной утесовской мелодией «У Черного моря». Скульптор вспоминает: «Согласно пожеланию городских властей, Утесова надо было усадить на лавочке в городском саду. Ситуация естественная, хотя, по правде говоря, переехав в Москву, Утесов был-то в Одессе раз или два. Это мы и предположили. Сначала поставили будочку, с которой можно было позвонить и услышать песню в исполнении Утесова. Интересный игровой момент, где скульптура не отдалена от зрителя, а является частью его игры. Включается самое невозможное и неожиданное! Можно было посидеть рядом с Утесовым, притронуться к нему и, фотографируясь, послушать его песню… К сожалению, вскоре будочку убрали. Хотя можно было какой-то музыкальный момент оставить…»
В нескольких десятках метров от Утесова – увлеченный своим делом кумир Одессы начала прошлого века авиатор Сергей Уточкин. Скульптура органично вошла в общее архитектурное решение здания кинотеатра, названного в его честь. Молодой человек едва опирается о перила лестничного пролета и запускает ласточку… Это настоящий (по-настоящему) герой Одессы, ее любимец – спортивно-изящный и мужественный, талантливый и очень нам близкий. Тот Уточкин, который революционно-анархической осенью 1905 года, увидев, как босяки избивают на Николаевском бульваре старого еврея, бросился на помощь несчастному, за что получил нож под сердце и едва выжил. Поучительная история – почти по одесской «красной заповеди» уже наступающего Эдуарда Багрицкого: «Если он скажет: "Солги!" – солги, А если прикажет: "Убей!" – убей”. Он – это век. И – дальше – по Бабелю в его вечных «Одесских рассказах»: «Нужны ли тут слова? Был человек, и нет человека. Жил себе невинный холостяк, как птица на ветке, – но вот он погиб через глупость. Пришел еврей, похожий на матроса, и выстрелил не в какую-нибудь бутылку с сюрпризом, а в живот человека. Нужны ли тут слова?” Нужны. К счастью, авиатор Уточкин выжил, чтобы снова летать страстно и безшабашно, приумножая славу родной Одессы... Не обошлось без трудностей и при создании этого памятника. Правда от Токарева: “Широкоплечий, как всякий спортсмен, Уточкин был чемпионом во всех областях, начиная от мотицикла и велосипеда: пропагандист воздухоплавания, изъездил все губернские города Российской империи. Его шоу (уже тогда – шоу) происходили на ипподроме, он вылетал, сажал пассажиров. И делать его таким, каким он был (с короткой шеей, с запавшими глубоко под глазницами глазами) мне показалось неверным, и я сделал из него мальчишку.. Я отказался от персонификации, выделив романтический дух человека, остававшегося всегда мальчишкой (повсюду за ним таскались толпы детворы, чувствуя родственную душу). С архитектором Владимиром Глазыриным мы остановились на изображении будущего воздухоплавателя, играющего с детским самолетиком и бросающего его вверх”.
Неподалеку, на соседней Преображенской улице, расположился токаревский памятник еще одной легенде Одессы – звезде немого кино Вере Холодной (в девичестве Левченко). И вновь никакой патетики, позы – лишь тонкая, изысканная красота и выразительность жеста, хрупкость и природный артистизм. Токаревское посвящение: «Богине немого кино». В памяти еще одно изысканное послание – 1917 года: поэт-футурист Василий Каменский стихотворение «Бурли, журчей» адресовал «Вере Холодной – Вашей стремительности».
В Токаревской «Одессике» живут носители прославленных имен и характерные типажи Южной Пальмиры разных периодов ее существования: кроме названных – сотрудники уголовного розыска послевоенных лет (памятник на ул. Еврейской), дети и подростки первых послереволюционных коммун («Спасенное детство» в бронзе во внутреннем дворике Национальной юридической академии), молодые солдаты – участники Советско-афганской войны 1980-х и их осиротевшие семьи (памятник на территории 411-й батареи), «Жена моряка» (памятник на Морвокзале), исполненные трогательного обаяния одесские женщины с их необъятными талиями и такой же неохватной душевной теплотой (статуэтки «Цветочница» и «Воспоминание об Одессе»).
…Неизбывные поэтические реминисценции: Приморский бульвар, Дерибасовская улица, Потемкинская лестница с де Ришелье наверху, господин Веселый Ветер, госпожа Акация, неповторимого флера «Гамбринус». И снова Бабель, изобретатель особого цвета в палитре одесских красок: «Ночь выпрямилась в тополях, звезды налегли на погнувшиеся ветки”. Это, почувствуйте и знайте, – Одесса...
Плеяду исторических личностей и типов дополняют неотъемлемые персоны мифа Одессы – скульптурные группы во дворике Литературного музея – члены экипажа «Антилопы Гну» и герои повести Александра Козачинского «Зеленый фургон». Токарев мастерски передает движение – авто и бегущего Паниковского, скачущих во весь опор лошадей и уносящейся брички. Но кроме внешней динамики ощущаешь, как ветер развевает не только волосы изображенных персонажей, он порывом подхватывает их азартные и авантюрные, бесшабашно смелые головы и сердца.
Эту Одессику прошлого хорошо и правильно было бы дополнить созданием памятников, бюстов и мемориальных знаков замечательным личностям, живущим или не так давно жившим в нашем городе. Тем более, что А.П. Токаревым уже созданы выразительные скульптурные портреты некоторых из тех, кто уже вошел в историю Одессы, ее культуру, как то художники Юрий Коваленко и Олег Волошинов, скульптор Александр Князик, врач-хирург Сергей Гешелин; некоторым представителям одесской творческой элиты, таким, как например, художник Михаил Божий, артист Семен Крупник, директор Художественного музея Наталья Касько, уже установлены памятные знаки работы мастера.
Религиозно-мифологическая тематика мощно формирует другой обширный круг произведений художника.
Он живо чувствует далекие античные образы – кентавра и Орфея, Пегаса и Европы, похищаемой Зевсом,
перевозчика душ в царство мертвых Харона и других обитателей пространства древнегреческих мифов.
Скульптор часто обращается к персонажам Ветхого Завета (Давид, Илья-пророк), авторски трактует события
и символы Новозаветного предания («Вход в Иерусалим», разнообразно представленный мотив рыбы). В образах
богов и героев, животных и птиц – иносказание человеческой жизни, ее перипетий… тема человека, его природы,
предназначения и возможностей, радостей и печалей, а еще сил, что подчиняют его себе или, напротив, те, что он
превозмогает…
«Очищение»
Так в «Очищении» человек и существо, олицетворяющее дьявольскую силу, оказываются неразделенными, слитыми воедино. Изгнать или победить дьявола можно, по мысли скульптора, только уничтожая его в себе.
В ином образе – «Рождение» – скульптор снова размышляет о человеческой природе. Он создает образ трепетной души, стремящейся освободиться, выбраться из «оков» брутального тела животного. Разнообразный характер обработки металла усиливает контраст двух начал; выразительно точно схвачены движение рук, упирающихся ладоней, пальцев, наклон головы. Щемяще остро воспринимается подчеркнуто зауженная, тонкая фигурка мальчика, символизирующая нежную и уязвимую человеческую душу. Оригинальным переосмыслением художественно и культурно устоявшегося образа предстает токаревская трактовка легендарного царя Давида, в юности одолевшего силача Голиафа. Ваятели нередко обращались к художественному истолкованию этого эпизода библейского предания, только среди знаменитых работ эпохи Возрождения произведения Донателло, Вероккио, Микеланджело, Бернини… Несмотря на существенные различия интерпретаций у итальянских мастеров, Давид всегда предстает героем: скульптурная пластика тела как будто раскрывает и прославляет присущие ему силу, находчивость, ум, ловкость. Токарев, зная и глубоко почитая традицию, тем не менее, в данном случае исходит из совершенно иного взгляда и понимания. Его Давид подчеркнуто не «героичен». Он в смятении и потрясении, он лишь сосуд, посредством которого осуществилась божественная воля. Его лицо обращено к небу, и всл в Давиде, от мимики до жеста разведенных рук и трепетной, вибрирующей фактуры, чувственно выявляющей, раскрывающей душевное состояние, свидетельствует о том, что все происшедшее – исключительное проявление высшего промысла, не постижимое разумом самого героя. Хрупкость человеческой жизни и судьбы, их подчиненность небесному началу контрастируют с антропоцентричной доминантой величественного образа Давида в ряде ренессансных трактовок. В токаревских интонациях слышен звук нашего времени, драматические ноты разочарования в гуманистической мечте, горечь осознания людского самообольщения, самонадеянности, отрекшейся от Бога. Потому неслучайно возникает преемственность его образного строя с персонажами мастеров Северного Возрождения, например, «Слепыми» Питера Брейгеля Старшего. Глубинная слепота, шаг по наитию и на ощупь – вот земной удел человека, немногим изменившийся вопреки развитию цивилизации и научно-техническим новациям ХХ-ХХІ веков. Высшая предопределенность и фатализм человеческой судьбы, ощущаемые художником как неизбежные и единственно возможные, сподвигли его на создание очень разных по мотивам, характеру и назначению образов («Путник», «Птичка поет», «Екатерина Александрийская», «Пророк Илия» и другие). Слепота толкает на убийство и уничтожение друг друга («Поединок»), представленная скульптором композиция отчаянно дерущихся воинов с тканями, полностью закрывающими лица, обнажает бессмысленность и пустоту каких угодно мотиваций человеческого братоубийства. Темами символической незрячести человека и предначертанности его пути А.Токареву близок современный бразильский писатель Пауло Коэльо, бюст которого недавно создал одесский скульптор; токаревские «созвучия» находим и в таких словах Коэльо: «Великая цель всякого человеческого существа – осознать любовь. Любовь – не в другом, а в нас самих, и мы сами ее в себе пробуждаем. А вот для того, чтобы ее пробудить, и нужен этот другой. Вселенная приобретает смысл лишь в том случае, если нам есть с кем поделиться нашими чувствами». Драматизм человеческого существования, постоянное противоборство и соприсутствие в нем, согласно христианским представлениям, Божественного и дьявольского является лейтмотивом многих символических, часто зооморфных образов Токарева. Хотя бы «Рыба и стервятник», «Очищение»… В современном осмыслении вечных вопросов человеческого бытия естественным для художника является обращение и к мифопоэтическим константам античности. Одной из тем, к которой автор возвращается на протяжении многих лет, является «Похищение Европы», сюжет не только в целом активно востребованный историей искусства, но и весьма почитаемый в среде одесских художников. У Токарева есть ряд разнообразных композиций на эту тему, а в 1992 году на 9-й станции Большого Фонтана (точнее между 8-й и 9-й станциями) был установлен одноименный памятник. Кроме пластической вариативности и богатства, которые дарит мастеру этот сюжет, в нем, несомненно, присутствует и архетипическая содержательная значимость, вновь и вновь открываемая и актуализируемая обращающимся к ней автором. В истории смертной женщины Европы, дочери финикийского царя Агенора, украденной повелителем Олимпа, на время воплотившимся в быка, можно видеть мифическую формулу… человеческой любви. Это взаимное притяжение между мужчиной и женщиной, способное возникнуть вразрез и вопреки существующим правилам и установлениям, произвольно, даже не «по прихоти богов», а по вечным законам жизни, действие которых неотвратимо, а объяснение невозможно. Сила этого чувства разрушает преграды запретов и меняет ход вещей: она делает укрощенным и послушным могучего быка и отчаянно бесстрашной беглянку Европу. В токаревских решениях обобщенность трактовки образов сочетается с их объемно-фактурной проработанностью и чувственной убедительностью. Грация и красота женщины оттеняется колоссальной силой быка, и наоборот. В одних версиях темы они слиты в едином порыве общего устремления – юная дева доверчиво обнимает животное за мощную шею, нередко она плывет – взлетает, вознесенная вверх волнами обожания ее возлюбленного. Иногда ее тонкая, словно стебель цветка, фигурка одной ножкой, как эквилибрист на канате, опирается на голову быка, а он, со всей присущей ему энергией и животной силой демонстрирует обезоруживающую преданность и покорность. Любви подвластны все – и боги, и смертные! Она является повсюду – в безбрежном пространстве Вселенной, в чарующем таинстве леса и степи, травы и цветов, в шуме и отзвуках Малого и Большого Фонтанов… Любовь явилась и авторам композиции – Токареву и Чепелеву: «В «Похищении Европы» моим предложением архитектору было присутствие воды, фонтан композиционно был к месту. Чепелев удачно придумал мотив полуразрушенных колонн – возникает ощущение раскопок и органичных для Северного Причерноморья античных реминисценций. При повороте эти колонны живы, интересны, они обогащают и композицию, и весь островок. По сути замысла: Европа, коснувшись спины быка, тотчас оказалась в воде. Она – летит. Спрашивали, почему она такая летящая, как она может устоять на шее быка. В сказке, легенде, мифе может быть все. Для образа Одессы девушка должна быть свободной, не угнетенной Зевсом. Она – главное действующее лицо, а не верховный бог Зевс. Поэтому небольшой акцент сделан все же на Европе: сочетание большого объема быка и маленькой женской фигурки Европы. В таком пластическом решении пленница любви наиболее свободна». С одним из вариантов темы, раскрывающим любовную игру героев мифа, перекликается по настроению композиция «Приход весны», где в фольклорном ключе союз мужского и женского начал выражен в образе радостно скачущего кентавра и сидящей на его спине подруги-нимфы. Эротическая тема раскрывается Токаревым глубоко человечно, без лицемерия и фарисейства, порой с долей иронии, но всегда чисто, светло и достойно, без цинизма и вульгарной пошлости, которыми сегодня изобилуют работы, восходящие к подобным сюжетам. Размышления над человеческой жизнью в ее временных и смысловых вехах и этапах нашли выражение в создании разноплановых скульптурных композиций: «Материнство», «Вечер», «Закат», «Харон». Зрелость как сюжетный мотив в работах А.Токарева – это мудрость, внутреннее равновесие и радость, умение ценить жизнь. Здесь в своих визуально-пластических поисках скульптор нередко прибегает к прототипному образу художника Юрия Коваленко, обладавшего философским складом ума и особой естественностью, близостью к природе, человека веселого и одновременно поистине глубокомысленного («Утро художника», «Закат»). Токарев невероятно энергичен – вокруг него и рядом с ним все бурлит и кипит, взвихряется в радостном устремлении citius, altius, fortius! – быстрее, выше, сильнее! – дальше, вперед и вверх. Он любознателен и творчески многолик. Любит жизнь и людей в жизни. Умеет ценить – и жизнь, и людей. Может быть потому, что в самом А.П.Токареве сохраняется многое от чистой души ребенка, его образы детства и юности отличаются особой одухотворенностью и лиричностью. Искренние, способные живо и эмоционально откликаться на мир, по-настоящему чувствовать его и сопереживать ему, дети изображаются скульптором в большинстве случаев в их непосредственном общении с природой («Жаворонок», «Цветущий мир», «По утренней росе», «Лето», «Мальчик со щенком»). В этих токаревских интерпретациях природа выступает не только уголком заповедным, оазисом чистоты и естественности, но и живой – хрупкой и трепетной – явью, нуждающейся в защите. Да услышим в этом детей! Да откликнемся. Скульптура Токарева изобразительна и художественно достоверна, изобретательна и классически гармонична, метафорична и утонченно эмоциональна. Великолепное владение материалом, способность впечатляюще передать движение, характерную позу моделируемой фигуры, умение найти жест и взгляд, выражающие сложное психологическое состояние героя, глубина и актуальность разрабатываемых тем позволяют скульптору быть всегда интересным и необходимым зрителям разных поколений. Творчество Александра Токарева, искренне и глубоко верующего человека, учит любить людей, понимать то, каким человеку дулжно быть и каков он есть, а значит, ценить собственно человеческое, рождающееся в его тесном и неразрывном общении с Природой, Историей, Вечностью.